Мифы освобождения

Наиболее влиятельные мифы уходящего века можно, пожалуй, объединить под названием мифов освобождения: преодоления некоторого неподлинного, ложного состояния, насильственного по отношению к человеку, искажающего самую его природу, — как бы оно ни понималось!

То, что мы здесь в угоду сложившемуся в нашем столетии словоупотреблению и для краткости называем „мифами“, — это скорее самые общие установки, совокупности ориентаций, воплощённые в образах, переживаемые эмоционально, очень буквально, неотрывно от личных жизненных смыслов и повседневных событий. Они — общие для очень больших и разнородных масс людей, поэтому могут получать — и неизбежно получают — на разных материалах чрезвычайно разную интерпретацию. Настолько, что различные её варианты могут и не узнавать друг друга в качестве частей общего целого. Люди, о которых пойдёт речь ниже, стали либо родоначальниками, либо наиболее яркими олицетворениями таких глобальных установок.

С неизбежным огрублением можно выделить три группы, три „куста“ или „корневища“ новейших мифов, из которых росли их частные варианты.

Ницше, Маркс, Фрейд — родоначальники очень между собою родственных мифов разоблачения идеологий (родственны они друг другу ещё и в том, что каждый из них в свою очередь дал основу для складывания новой мощной, влиятельной идеологии). Все они предполагали разоблачать человеческие заблуждения (источники несвободы) и вытекающие из них действия — через вскрытие за явными (и ложными) мотивами тайных, глубоких, часто неведомых даже самим своим носителям, но тем более подлинных движущих сил.

К Фридриху Ницше (1844–1900) восходит миф об исчерпанности традиционных европейских (они же христианские) принципов организации жизни, моральных норм, ценностей, о необходимости их радикального пересмотра и создания новых принципов жизни, новой морали, посредством этого и нового человека. За источник всей будущей системы ценностей принималась — в противоположность иссушающему, искажающему, самому себе лгущему „разуму“ — подлинная, полнокровная, стихийная жизнь. Это она — источник той самой воли к мощи (в русском словоупотреблении традиционно — и не вполне точно — к „власти“), которая и создаёт все формы и культуры, и морали, и вообще всего человеческого, и не только человеческого. Следовательно, тот человек будет свободным — то есть соответствующим своей истинной сущности! — который это осознает, примет и станет строить своё поведение и свою культуру в соответствии с этим.

Карл Маркс (1818–1883), по сути дела, исходил из очень похожим образом устроенной интуиции: на самом деле, считал он, людьми движет не то, что они склонны признавать и способны осознавать, а классовые их интересы, определяемые в конечном счёте их отношением к средствам производства. И только осознание — а тем самым и преодоление этого способно — и должно! — сделать человека по-настоящему свободным. Исходным импульсом и движущей силой всей его и интеллектуальной, и политической деятельности было стремление обозначить как можно более конкретно пути к созданию такой (неантагонистической) организации общества, благодаря которой это общество — и тем самым человек в нём — могли бы наконец, после веков ложного, неподлинного существования, обрести самого себя. Маркс сделал шаг, роковой едва ли не для всего человечества в ХХ веке: вопрос о человеческой сущности — бывший до того сугубо философским — он первый перенёс в политическую плоскость: и таким образом создал миф о возможности — даже необходимости — решения неполитических, по сути дела, вопросов и проблем политическими средствами.

Зигмунд Фрейд (1856–1939), будучи врачом по образованию и исходному роду занятий, подошёл к центральному для века мифу несвободы и освобождения человека со своей — медицинской, психологической стороны. Источником любого человеческого поведения он провозгласил бессознательные побуждения и желания (очень во многом сексуального характера), которые корректируются, направляются, подавляются разумом в угоду культурным установлениям, нормам, запретам. Это и порождает бесчисленные конфликты, которые хотя и никогда нельзя вполне устранить, но можно значительно смягчить путём осознания истинных — то есть бессознательных — истоков и мотивов своего поведения. Так миф несвободы соединился, во-первых, с типичным для столетия мифом секса (который в этом веке не только удостоился и интенсивного, как никогда, осознания и выговаривания, и всесторонней эксплуатации в весьма далёких от него самого целях, например, в рекламных, но и — кстати, уж не благодаря ли, хоть отчасти, и Фрейду??. — в очень большой степени эмансипировался от мифа любви). Во-вторых, соединился с другим характернейшим его, столетия, мифом: науки. Путь освобождения, который предлагал Фрейд, стал притягательным и убедительным для самых разных людей ещё и потому, что указывался от имени науки и гарантировался её авторитетом.